2. – Здесь Иисус возвестил истину, ставшую пословицей во все времена, и которой можно было бы дать более широкое толкование, сказав: никто не может быть пророком при жизни.
На обычном языке это правило обозначает то уважение, которым пользуется человек среди своих близких и окружающих его, то доверие, которое он внушает им превосходством своих знаний и ума. Если оно страдает исключениями, то они редки и, во всяком случае, не безусловны. Принцип этой истины – это следствие обычной слабости человеческой, и может быть объяснён таким образом:
Привычка видеть друг друга с детства в обычных обстоятельствах жизни устанавливает между людьми что-то вроде материального равенства, благодаря чему люди часто отказываются различать нравственное превосходство в том, кто был их товарищем и сотрапезником, который вышел из одной среды с ними, и чьи первые слабости всем известны; гордость страдает от того превосходства, которое она должна признавать. Всякий, возвышающийся над обыкновенным уровнем, всегда подвержен зависти и ревности; те, кто чувствует себя неспособным достигнуть его высоты, старается унизить его презрением, злословием и клеветой; они кричат тем сильнее, чем мельче сами, думая, что возвысятся, заглушив его своим шумом. Такова была, такой будет история человечества, пока люди не поймут своей духовной природы и не расширят свой нравственный горизонт; и подобное предубеждение всегда будет принадлежностью узких и обычных умов, которые всё относят к своей личности.
С другой стороны, обычно создают себе идеал из людей, которых знают лишь по их уму, идеал, растущий по отдалению времени и пространства. Их почти выделяют из человечества, считая, что они не должны ни говорить, ни чувствовать как все, что их речь и их мысли должны быть всегда высоко настроены, как будто разум может быть постоянно напряжён и всегда находиться в состоянии возбуждения. В ежедневных соприкосновениях частной жизни слишком виден материальный человек, который ничем не отличается от обыкновенных людей. Человек телесный, действующий на чувства, почти заслоняет в нём человека духовного, который воздействует только на Дух; издали видны лишь вспышки гения; вблизи же виден отдых от ума.
После смерти, когда не существует больше сравнения, остаётся лишь один духовный человек, и он кажется тем более велик, чем более отдаляется воспоминание о человеке телесном. Вот почему люди, отметившие свой земной путь делами, имеющими действительное значение, больше ценятся после своей смерти, чем при жизни. Тогда судят о них с большим пристрастием, потому что нет ни ревнивцев, ни завистников, и личного антагонизма с ними уже не существует. Потомство – это беспристрастный судья, оценивающий создания Духа; оно принимает их без слепого энтузиазма, если они хороши, отбрасывает без ненависти, если они дурны, не глядя на того, кто был их создателем.
Иисус тем менее мог избегнуть последствий этого свойства, присущего человеческой природе, поскольку он жил в мало просвещённой среде, в которой люди были всецело поглощены материальной жизнью. Его соотечественники видели в нём лишь сына плотника, брата людей, таких же невежественных, как они сами, и спрашивали себя, что могло поставить его выше их и дать ему право их обличать. Поэтому он, видя, что слова его имеют меньшую цену среди своих, которые его презирают, чем среди посторонних, ушёл проповедовать к тем, кто его слушал, и среди которых он находил сочувствие.
Можно судить о тех чувствах, какими его ближние руководились по отношению к нему, из того, что его братья и его мать пошли в собрание, чтобы привести его в себя, и говорили, что он потерял рассудок. (Евангелие от Марка, гл.3, ст.20-21 и 31-35, – Евангелие в толковании спиритизма, гл. XIV).
Таким образом, с одной стороны, священники и фарисеи обвиняли Иисуса в том, что он действует силой дьявола; а с другой, Его близкие родственники говорили, что он одержим безумием. Не так ли и в наши дни поступают со спиритами, и должны ли они жаловаться на то, что их сограждане смотрят на них не лучше, чем тогда смотрели даже на Иисуса? Но что не было удивительно две тысячи лет тому назад у невежественного народа, то странно теперь, в девятнадцатом веке, среди культурных наций.
